Окончив Петербургский Технологический институт, Г. М. Кржижановский уехал работать в Нижний, но в январе 1895 года по просьбе Владимира Ильича вернулся в Петербург, работал сначала в лаборатории, а потом перебрался поближе к «его величеству» рабочему классу — на Александровский завод за Невской заставой. «Это место было-мне особенно удобно, потому что совпадало по территории с тем рабочим районом, революционное обслуживание которого как раз на мне и лежало»,— рассказывал позднее Кржижановский.
Впервые дверь тюремной камеры захлопнулась за Глебом Кржижановским в ночь с 8 на 9 декабря 1895 года.
Да, очень нелегко тюремное одиночество — жизнь, размеренная по минутам,— от подъема до отбоя, от поверки до поверки. Но было у Глеба нечто, что помогало сносить томительную тяжесть тюремного заточения,— сознание, что это только начало на том трудном пути, который избран ими «по свободно принятому решению» и с которого они не сойдут, пока бьется сердце.
Взяв в тюремной библиотеке очередную книгу, которую недавно сдал Ульянов, Глеб Максимилианович принимался искать в ней почти неприметные знаки, сделанные рукой учителя и друга.Отмеченные крошечными точечками буквы слагались в слова, которыми начинались записки Владимира Ильича: «Дорогой друг!» И дальше шли слова одобрения и вести с воли.
А новости с воли шли утешительные. В мае — июне 1896 года вспыхнула забастовка питерских текстильщиков и текстильщиц, охватившая 30 тысяч человек.— небывалый раньше размах!